|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Immigration News #88«Я жив, только болен тоской»Эмиграция в СШААвтор: Мария СУМНИНА, (Сиэтл – Нью-Йорк) - из писем Марии Сумниной друзьям (в 57-й московской школе, которую она несколько лет назад закончила, ее знали под маминой фамилией – Митурич-Хлебникова). Впервые опубликовано в иностранце 2.04.2002ОтъездРано утром заглотила весь арсенал успокоительного. Пришли Дельфин с Катей. Я, Миша, Юра, Варя и Дельфин с Катей загрузились в микроавтобус. За нами на машине ехала мама. Молча доехали до Шереметьева. Оказалось, что все необходимые вещи занимают четыре огромные сумки, и еще вязальная машина в двух коробках. Перетащили все это внутрь, и когда взвесили, выяснилось, что наши домашние весы были слишком добрыми, так что посреди аэропорта пришлось расстегивать все замки и вынимать: бронзового индийского слона, розовую шерсть, книгу по фэн—шуй. Дальше откуда-то вырос парень в форме и с тележкой, который сказал «щас все сделаю» и очень быстро сделал так, что мы оказались уже за забором, вязальная машина запаяна в полиэтилен, а я, заливаясь слезами, обнимаюсь сквозь забор с ребятами. Мама как—то просочилась до паспортного контроля. Потом я была уже за границей и помню, как на меня оборачивается паспортистка, и видно только ее глаза через щель. Она, посмотрев на документы и на мое выражение лица, не спросила ни слова. Потом одиннадцать часов верчения в кресле самолета и приземление. Мы оказались в полупустом зале без окон, где из пассажиров быстро отфильтровались люди с такими же беженскими пакетами, как у нас, и стали ждать перед окошком, на котором висел странный знак: распечатанный на принтере американский флаг, но там, где положено быть звездам – звезда всего одна, а окружает ее полумесяц. После часа маеты, перехода по коридорам, добывания нашего багажа – на последнем препятствии выяснилось, что у Миши с собой кусачки для ногтей, в количестве четырех штук, и одни из них негигиенично ржавые. Тетеньки-пограничницы обрадовались антитеррористическому улову и самые ржавые отняли. Только поднявшись из подземелья наверх, мы попали в объятия многочисленной Мишиной семьи. После суеты и сумятицы распределились по машинам и поехали в город. Я была настолько измучена, что не помню своего первого впечатления. Здесь все время пытаешься сравнивать с тем, что знаешь и видел. Иногда все на все похоже, так как тут живут люди отовсюду. При этом все такое неглубокое, недоделанное, что ни на миг не оставляет ощущение шаткости. По дороге домой заехали за «самым главным» – social security number – нашим первым номером. Здесь везде номера – номер в очереди, номер твоего существования, номер твоей карты, твоего дела, твоего всего. Первый, кого мы увидели в конторе, был необъятный человек (как шесть меня). «Вэлком ту Америка!» – сказал он и распростер огромные объятия. ВодворениеЗакончив с номерами, по горкам и холмам прикатили на улочку. Сиэтл город малоинтересный: даунтаун из нескольких небоскребов, а все остальное домики частные – максимум три этажа. Все зеленое, кусты-цветочки – дача, а не город. В квартире уже все в сборе – составлены два стола, накрыты скатертью и расставлена посуда – знакомой еще с детства, с 70-х годов, раскрасочки. Разница во времени с Москвой одиннадцать часов. Одиннадцать человек родственников хотели пировать и праздновать. Я хотела раствориться и поливала пирожки с капустой неиссякающими, еще из Москвы привезенными слезами. Потом мы заснули и спали до следующего утра. Что вокругКвартира оказалась обставлена мебелью, доставшейся от каких-то знакомых, которую эти знакомые вывезли из Союза двадцать лет назад. Сам дом построен из фанеры, что не является преувеличением, так как этот вопрос был изучен на примере других – строящихся домов. Плюс тараканыЗато через дорогу оказался парк, местами выглядящий как дикий – с папоротниками, ручьями и железным позеленевшим мостом над оврагом. Рядом – то, что у них называлось «деревня» – такое слащавое место с магазинами и кафе, и повсюду стоит одна и та же свинья, но по-разному уделанная: в смысле раскрашенная или еще чего – последствие какого-то городского конкурса. Она, свинья, у них символ чего-то там. Остальное – не в пешеходной доступности. Кроме тараканов. ТранспортБез машины перемещаться нелегко. Это та Америка, где у всех машины, а общественный транспорт – побочное явление. Город очень распластанный из—за своей трехэтажности. Есть тут такой «трансформер»: троллейбус – автобус – метро. Садишься у себя где—то под домом в троллейбус по направлению в даунтаун, а он по мере продвижения усы складывает – становится автобусом, а потом въезжает в туннель и становится фактически метро. Что вокруг по сутиЗа сорок дней в Сиэтле у меня было два случая посмотреть на живого американца. Сначала на добрую доктора Лизу – почему-то не пришел переводчик, и я очень ловко в течение часа ввергала ее в ужас, описывая свои невротические симптомы по-английски, чем побила свой пятилетней давности рекорд продолжительного разговора на этом языке. Тогда, пять лет назад, это было в Лондоне с арабом, с которым я обсуждала «нот комплитед секс» и Чайковского при минусовой русской температуре. В тот же день, после беседы с доктором Лизой, я гуляла одна и встретила черного Харви, с которым еще сорок минут беседовала и который почему-то стал объяснять мне, что черные – это ничего особенного, и показывал свою черную руку. Я удивилась, что он посчитал это необходимым, но потом оказалось, что расизм имеет место, особенно в среде иммигрантов-евреев. КонторыНачалось хождение по конторам. Не знаю почему, но все они без окон и ужасно замызганные. Вначале от таких хождений наша самооценка сильно понизилась, и мы оба стеснялись даже зайти в магазин одежды или всяких модных штучек, имея в кармане пресловутые «фуд-стэмпы» и состоя на том самом вэлфере. Только через некоторое время стали получать удовольствие: можно за так получить еды в супермаркете. Первое время мы проводили там часы, бродя между бесчисленными полками и коробками на все случаи жизни. Хотя надо сказать, у американцев с едой проблемы – чтобы съесть хоть что—то без химии и вживленных в картошку генов камбалы, надо платить кучу денег в спецмагазине. То и дело спохватываюсь, что у меня все время крепко сжаты кулаки, сами собой руки сжимаются.
МашинаМишина мама решила купить машину. Брат Юра вызвался помочь. Неделю мы ездили по «дилершипам» – местам, где продают подержанные машины. Побывали на аукционе. Надо приехать утром. Машины стоят рядами. Покупатели ходят и осматривают их. Заглядывают в пасть, нюхают под хвостом и так далее. Потом под навесом все садятся на скамейки, и два дядьки начинают действие. Один стоит на трибуне с бейсбольной битой в руке, другой внизу. Машины по номерам въезжают под навес, и первый дядька начинает читать рэп, суть которого – описание машины и цена, которая по непонятному мне механизму то опускается, то поднимается. Дядька внизу в такт выкрикивает цифры, показывает их пальцами, а иногда просто кричит и свистит. Дети, приведенные родителями, танцуют под этот рэп. Публика кричит и хохочет. Почти никто ничего не покупает. Машины всех возможных видов, за сто долларов можно купить такую невообразимую крокодилину, которую я раньше видела только в кино. После недельных мытарств нашли каких-то армян – Мишку с мохнатыми ушами, который не собирался нас никак завлекать, был суров и немногословен, что, видно, и произвело на нас должный эффект, и голубая «Тойота» с автоматической коробкой была наконец куплена. ПраваСтали учить правила. Суть правил такова: водить машину дело нервное и опасное, но что поделаешь. Главное не пить и не нападать ни на кого с применением транспортного средства. Со второй попытки сдала эту теорию и была допущена до практики. Для этого пришли рано утром под дождем и ждали у дверей открытия. Были впущены и получили номер. Когда наш номер высветился на табло, подошли к неулыбчивому человеку за стойкой, он без всякого сомнения сказал нам «здрассте» на чисто русском языке. После чего нам был дан следующий номер, и мы стали ждать экзамена. Я села в машину и пристегнулась двумя, как положено, ремнями, и тут в мою сторону направилась тетя инструктор в желтом брючном противодождевом костюме и в чадре. При ближайшем рассмотрении у нее оказались серые глаза и светлые ресницы – остального не было видно, так что неизвестно, что означала ее чадра. В общем, я сдала экзамен и получила водительские права, которые заменили недавно полученное ID, и теперь вместо фотографии изможденного невротика у меня со второй попытки оказалось фото алкоголички-пэтэушницы. Окружающая средаОна представлена огромным количеством белок, на которых никто не обращает внимания. Кошек нет, а белок пруд пруди. А также окружающая среда представлена бегунами. Все бегают днем и ночью, обливаются потом, слушают портативное радио и бегут, бегут, бегут. Кроме того, в конце октября я лежала на траве практически голая и загорала, причем если бы на мне был не оранжевый лифчик, а белый, меня могли бы в этой свободной стране забрать в полицию за аморальное поведение. Серные ванныПо воскресеньям по проторенной дороге ездили в горы, на серные источники. По проторенной, потому что те, кто уже как—то закрепился здесь, очень гордятся своими находками и заведенными новыми традициями, предпочитают ездить в одно и то же место, как бы делая его своим. Тут—то со мной и началось. Сначала я думала, что меня укачивает. Хотя никогда я этим не страдала. Меня тошнило, кружилась голова, и хотелось из себя выпрыгнуть. И было совершенно непонятно, что со мной и чего от этого ждать. Пыталась отвлечь себя, разглядывая пейзаж в окне. Если город не производит впечатления внушительного, то природа, наоборот, буйная и дикая. Но дикая она за забором. От природы до природы и мимо природы идет хайвэй, и слезть с него в любом понравившемся месте ты не можешь. По дороге на источники есть вход в лес. Это деревянный настил, изображающий извилистую тропинку даже с разветвлениями – сквозь секвойный лес, который выглядит совершенно нереально: огромные деревья, поросшие мхом, напоминают зеленых мохнатых ленивцев. И идешь по нему, как в компьютерной игре. Приехали на гору, зашли в лес и выбрели на круглую вонючую черную лужу, из которой поднимался пар, а в ней плавала абсолютно голая гаитянка, которая, когда мы все погрузились в воду и расселись по краям, принялась непринужденно между нами плавать и вести светские беседы. Лужа теплая, бурлящая и очень приятная. Серебряное обручальное кольцо в ней стало сначала медным, потом золотым, потом зеленым и в конце концов фиолетовым. Бибия и володяМишина бабушка восьмидесяти трех лет встретила свою любовь в восемьдесят. Теперь это самая веселая и спокойная пара на свете. Володя получил лицензию на ловлю крабов, и они с Бибией на разбитом белом «Шевроле» (права Володя получил в Америке в возрасте семидесяти пяти) ездят на рыбалку, гуляют по паркам и все время хихикают – даже когда их машину увозят за неправильную парковку или крадут номера. У Володи на двери квартиры висят рекомендации, написанные его сыном: «Уходя из дома: 1. Выпить лекарства. 2. Открыть форточки. 3. Проверить, выключена ли плита. 4. Завтракать, обедать и ужинать только дома. Никаких ресторанов. 5. Сдерживать порывы на детские подвиги». Не знаю, как первые четыре пункта, но последним он явно пренебрегает.
ОсвобождениеНаконец закончилось безделье и обжорство, и мы собрались в Нью-Йорк. Уложили опять свои гигантские беженские баулы, перемотали их скотчем, отсидели застолье и приехали в аэропорт. Там нам говорят: «Компьютер случайно выбрал вас для более тщательной проверки...» Латиноамериканец и украинка в резиновых перчатках целый час копались в наших вещичках, доставая розовые лифчики, грязные носки, деревянную лошадь, мои коробочки, письма и фотографии – все, что было ценного, и с недоумением все это разглядывали. Расковыряли вязальную машину, а когда добрались до купленного нами спэйсбэга (пакета, в котором были две куртки, плед и шуба, но не было воздуха, отчего он уменьшился в четыре раза) и вознамерились его открыть, я злорадно сказала, что тогда они его никогда не поместят обратно, ха. После того, как они с трудом все запихали и замотали скотчем заново, мы попрощались с родственниками и пошли по коридору. Здесь можно сказать, что ощущения у меня были как у сотен героев фильмов и книг – когда они идут по коридору навстречу будущему и т. п. Меня даже на время перестало тошнить. Сиэтл был в общем-то отстойником-накопителем – может, и Америкой, но не в полную силу. Хотя в тот момент я этого точно не знала, а выяснилось это уже здесь, в Нью-Йорке. На входе в самолет нас еще раз обыскали (на билете нам поставили знак, что мы особо опасные) и нашли у меня старинную коробку с кнопками и лезвием, засуетились, стали спрашивать друг у друга, что это такое, отняли. Мы долго пытались объяснить, мол, кнопки высыпьте, коробочку отдайте. В конце концов отдали, но зато дали на двоих только одну подушку, на которой мы безнадежно пытались заснуть, а в иллюминаторе сквозь облака просвечивали огни городов. Вот так все было красиво. Второе приземлениеВ восемь утра, а по сиэтлскому вообще в пять, бодро выкатились, собрали свое добро и стали ждать Шуру (мою подругу) с Михоном (Мишиным кузеном). Они прикатили на серебряной «Вольво», мы все запихали в нее и поехали в город. Под вдруг начавшимся ливнем. Картина первая. Смотрю в окно. Вижу густо населенное и очень стройное кладбище с высокими стелами, а фон – Манхеттен, такой же густой и стройный. Дом первый. Приехали к Шуре домой, где нам предстояло прожить какое-то время. Дом в Бруклине в достаточно черном районе. Наглядное тому доказательство – кучка драгдилеров, которая всегда стоит у подъезда, главный – в кепке набекрень и с ярко-розовым шрамом на лице. Квартира оказалась удивительно просторной, и что нам было особенно приятно – с кривыми углами и высокими потолками. Миша с Мишей отправились на оперу, а мы с Шурой пытались заснуть и даже легли под одеяло, но тщетно, так как приходилось все время вскакивать и показывать друг другу то платье, то ботинок, а то и волосатость ноги. Потом пришел Шурин бойфренд и в мгновенье ока приготовил баранью ногу. Но оказалось, что есть я не могу. Как—то внутри все так сжалось, что, кроме кефира, ничего не протекает. День первый. Как положено американцам, судя по сериалу «Мелроуз Плэйс и друзья», по выходным принято всем идти завтракать в кафе. Но нет, этот фокус со мной не прошел. Встретились с Михоном и его китайской гелфренд Картиной и стали на перекрестке спорить, куда да что. Я, конечно, не спорила, потому что помирала от голода. Решившись на что—то – пошли. Пересекли поток бегунов с номерами на грудях, а некоторые с костылями – нью-йоркский марафон. Прошли по улочкам с домами каменными, что обнадеживало, но все равно трехэтажными (очень хочется покататься на лифте), пришли во французское кафе в саду, которое крылось за непримечательным фасадом. Там все расселись, шурша галькой под солнышком и все такое, и вдруг я каааак заплачу – почему не знаю, как прекратить не знаю, а плачу и плачу. Все удивились. Я не меньше. К тому же выяснилось, что я отчего-то не могу ни слова сказать по-английски. Дошло до того, что вежливый официант пытался перейти со мной на французский, но успеха это не возымело. Оказалось, что я не могу говорить по-английски, хотя еще в Сиэтле могла. Как—то все слова забываются. Вообще странно себя чувствовать таким беспомощным, когда ты, чтобы выразить простую мысль, должен произнести столько «бе» и «ме», что мало-мальский смысл теряется. Дослушать твою мысль до конца может только очень терпеливый человек. А люди здесь, если они не социальные работники, терпеливостью не отличаются. Поиски жильяВ первый же день, утерев слезы на выходе из кафе, оторвала объявление о сдаче квартиры, и мы отправились по адресу. Дверь открыла веселая черная тетя в шляпке и пригласила подняться на третий этаж по лестнице точь-в-точь такой же, какие мне снятся: ты по ней поднимаешься, а она за тобой рушится. Взобрались и оказались в квартире, потолок в которой я могла достать вздыбившимися волосами, не вставая на цыпочки. Выяснилось, что я не могу подняться на третий этаж, не хватает дыхания. После этого мы много где были. В черном районе, в хасидском районе и у русских. По газете и с риелтором. Были в каморках ужасных и каморках симпатичных, но в последние нас не брали, потому что у нас нет работы и кредитной истории. Бритоголовые русские маклеры Серега и Андрей возили нас на серебряной BMW по Оcean Аvenuе, неумолимо приближаясь к Брайтон-бич. В этой местности каморки помещались уже в многоэтажных каменных домах с многообещающими холлами размером с балетный класс и камином. Плюнув на маклеров и газеты, пошли просто по улице и заходили в ремонтируемые дома. Надо сказать, что при довольно однообразной архитектуре внутри здания может оказаться все что угодно – от просторных светлых комнат до вонючего картонного скворечника. Забрели на черную улицу. На углу стоит машина, из которой доносится веселая музыка, и все прохожие (черные), – на ходу приплясывают, иногда им даже приходится останавливаться, чтобы исполнить какое-нибудь специальное па. Мы тоже, пританцовывая, двигались по улице. Из верхнего окна одного из домов торчит скучающий рабочий. И тоже раскачивается в такт. Шура кричит ему: не сдается ли тут однокомнатная квартира? Он поет в ответ: «Однокомнатная однокомнатная – не знаю – двухкомнатная двухкомнатная может постучи – попопостучи-ка в туттутттуту дверь– там живет Макс, хэй мэн, он скажет тебе». В конце концов мы нашли сказочное жилье – за 750 долларов трехкомнатная квартира с камином, недалеко от ребят и с хозяевами японцами, делающими витражи. Вот этот национальный пункт нас и подвел. Не распознав в японке японку, а приняв ее за китаянку, мы агрессивно оттеснили еще одного претендента и в два голоса стали кричать, что это чудесно, берем, ах как мы хотим здесь жить. В общем, нарушили тишину. Японка попятилась немного, дала нам заполнить бумаги и пропала. Дальше надо было уже на что—то решаться, и мы сняли квартиру в польском районе на пуэрториканской улице в доме, принадлежащем хасиду. Поднимаешься по темной узкой лестнице, проходишь мимо соседской двери, на которой весит бумажка: «имя – Иисус, возраст – 33, профессия – Бог», мимо забитой двери, которая ведет в нашу спальню и, отперев хлипкий замок, попадаешь прямо в так называемую «комнату для жизни» – гостиную. Кухни как таковой в квартире нет, только закуток для готовки. Окна только в одной комнате, и почему-то две забитые двери в спальне. Покрасили стены, повесили картины, стало получше. На третий день пришел таракан, семи сантиметров в длину. Соседи – очень веселые пуэрториканцы. Слушают музыку ночью и днем. Танцуют. Подпевают. По-английски не говорят, но иногда ночью стучат в дверь и пытаются побеседовать по-испански. А еще они готовят еду. Свинячьи ножки с бобами. Нет границ для запаха и звука. АрхитектураГород обманул мои ожидания. Ни на что из того, что я видела, он не похож. И одновременно похож. Но главное ощущение от него – нестойкость. Каждое утро, выходя на улицу, я удивляюсь, что все на месте. Все тут не имеет веса. Не вросло в землю. Не прошло медленного пути. Построено-перестроено-разрушено-надстроено. Дом здесь не крепость. Все это в основном касается Бруклина, конечно. Город поделен на кварталы – и так и идешь вдоль стены фасадов, пристроенных один к другому. Причем это именно фасады. Они выше, чем собственно дома – везде приделаны декоративные карнизы. Они даже могут быть из кирпича, хотя чаще всего уделаны виниловыми пластинами. Остальные же стены домов – из фанеры. Понятие «двор» здесь тоже отсутствует. То есть существуют маленькие внутренние дворики, которыми могут пользоваться жители первых этажей. Но сидеть на лавочке и играть приходится в специально отведенных огороженных местах. Улицы узкие и чаще всего односторонние. Сейчас, когда уже запахло весной (несмотря на то, что только конец января), мне даже начало это нравиться – какая-то под солнцем стала намечаться дачная непосредственность, как в каком-нибудь поселке городского типа. Все ездят на велосипедах. И все-таки понятия «дом», как я его знаю, здесь тоже нет. Да никто и не живет подолгу в одном месте. Центр как таковой тоже не существует. Миграция происходит очень быстро, буквально за пару лет район из криминального может стать престижным, из польского – испанским. Селятся люди в основном по национальному признаку. Иногда по занятиям. В Манхэттене наоборот, вес слишком грубый и большой – на таких же нешироких улицах торчат гигантские небоскребы. Интересно смотреть на колоссальные разницы масштабов и стилей – голландский узенький дом в два окна, а над ним гигантская стеклянная башня. Тюрьмообразное коричневое здание – и рядом расфуфыренный замок. Иногда сжимает обручем грудь и не могу дышать.
Ссылки по теме:
Пишите, Присланные материалы не рецензируются. Редакция оставляет за собой право: литературно обрабатывать текст без изменения смысла, редактировать, переводить, исправлять ошибки, отказать в публикации без объяснения причин. После публикации, авторские права на материал переходят к Sweet Dream - Immigration News если иные условия не указаны автором в приложении к материалу. Материалы пришедшие от анонимных источников не рассматриваются. Cсылки url и e-mail адреса не публикуются, если автор специально не указывает на это в приложении к материалу или если это не объявление о поиске друзей, знакомстве, и т.п. Рекламные объявления публикуются на условиях предоставления рекламных услуг с указанием, что опубликованный материал является рекламным.
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Copyright © 1998-2016 "M6" |
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||